была еще прекрасней. Неужели она настоящая? Та самая, которую нельзя упустить?

— Ты смотришь не в ту сторону, — игриво заметила Саша.

— Один мой знакомый волшебник как-то сказал, что смотреть на солнце во время заката, это все равно, что смотреть на проектор в кинотеатре. Все самое интересное находится в другой стороне.

— Никогда об этом не думала, — сказала Саша. — Проводишь меня? Заодно расскажешь еще что-нибудь про своего знакомого волшебника.

— Провожу, конечно, — ответил я. — Кстати, хотел спросить, целый день мелодия вашей песни в голове играет. А чьи это стихи, очень знакомыми кажутся?

— А это из книги Семеновой «Волкодав». Читал?

— Естественно, читал. Так вот оно что. Нравятся эти стихи?

— Соколу нравятся, это его идея. А мне без разницы, что петь. Красивые стихи.

— Красивые, — согласился я. — А знаешь стих «Последний дракон» Ратушинской.

— Нет, — ответила Саша, — помнишь наизусть? Почитаешь?

И я прочитал. Потом вспомнил Брюсова, Есенина, Мариенгофа. Я читал девушке, в которую действительно по-настоящему влюблен стихи на крыше, на закате. Что тут можно добавить? В эти моменты жизнь кажется наполненной смыслом до предела. Каждое слово, каждое движение, каждый взгляд. Смерть кажется несуществующе далекой, словно ее и вовсе нет. Все влюбленные — бессмертны! Не помню, кто сказал.

Глава 10

«Первая неделя тренировок далась тяжело, у Андрея болели ноги, руки, голова. В общем, можно сказать, что ныло все тело. Домой он приходил уставшим, но с хорошим чувством приобретения чего-то нового. Ко второй неделе боль стала стихать, уступив место неизвестно откуда взявшейся энергии и силе. „Сила“ — это было особое состояние, на котором настаивал их гуру. Сила бралась не из мышц или приемов, она шла в комплекте с уверенностью в собственных возможностях. Одноклассники тоже замечали это „силу“ и нередко приставали к Андрею с расспросами, чем это таким интересным он занимается со Шмелем. Андрею очень хотелось похвалиться, но это было против правил, а подводить коллектив, тем более такой странный как их лесная компания, ему совсем не хотелось. Андрей отмахивался от одноклассников, говоря, что они со Шмелем занимаются только английским. Многие даже верили. К слову, язык Андрей действительно подтянул. Шмель придумал интересную методику, он не заставлял Андрея учить какие-то слова, а предлагал их запоминать ассоциативно. Так его научили в школе, которую он посещал раньше. Когда мама Андрея увидела первую за четверть пятерку в дневнике, она сразу успокоилась по поводу новых тренировок и даже просила сына приглашать Шмеля, ну то есть Вадима, конечно, почаще домой. И это при том, что она терпеть не могла когда Андрей приводил домой хоть кого-то. В общем, по всем фронтам наступила благодать и счастье. И только предстоящая разборка с Гришей сидела острой занозой в душе Андрея. Он несколько раз заговаривал со Шмелем, думая, что тот передумает. Но Шмель был непреклонен — Гриша должен был понести наказание и точка. Андрею очень не нравилась такая категоричность нового друга, да и сам принцип расправы ему казался абсолютно варварским и нечестным. Одно время он думал, что такие принципы навязывают Шмелю на тренировках, но вскоре выяснил, что Лис категорически против каких-либо реальных боевых контактов вне клуба. Андрея так и подмывало рассказать их сенсею как Шмель, вопреки правилам, прочищает себе дорогу на школьный пьедестал. Впрочем, скоро Андрею стало не до подковерных игр.

Учительница по английскому языку — Надежда Викторовна была еще очень молодой и увлекающейся натурой. Она не просто учила детей, она действительно добивалась знаний. Казалось, что ей совсем не интересно было ставить оценки по уровню, заглядывая на четвертные и аттестационные итоги. Она всерьез ждала от учеников с пятого по одиннадцатый класс самоотдачи в постижении ее предмета, а потому не ставила других оценок кроме двоек и пятерок. Но чтобы получить у нее пятерку, надо было очень постараться. Не достаточно было просто пересказать текст на английском, надо было сделать это с выражением, а еще лучше с правильным произношением какого-нибудь штата США или на худой конец великой островной империи. Но путать произношения этих диалектов, а уж тем более используемые слова и обороты было категорически нельзя. Одним словом, пятерку у Надежды Викторовны заслуживал разве что студент Оксфорда или Кембриджа, что впрочем, для учеников средней общеобразовательной школы номер сорок один было не принципиально. И вот появился случай получить эту саму заветную пятерку. Но какой ценой! Как-то перед уроком, когда все стоя приветствовали учителя, Надежда Викторовна, вместо своих обычных „ху-из-он-дьюти-тудей“ начала с объявления, что собирается поставить пьесу на английском языке, для которой ей нужны восемь мальчиков и пять девочек. Добровольцы не освобождались от основных занятий, но могли получить бонусы при рассмотрении четвертной оценки. И добровольцев, конечно, не оказалось. Да и кто бы сам на такое пошел: мало того, что надо выполнять обычные задание установленные школьной программой и усердной учительницей, так еще пришлось бы зубрить дополнительные тексты на английском, и (о ужас!) выходить с ними на сцену. Андрей со своим произношением и знаниями лишь зевнул на такую перспективу. Зато Шмель неожиданно засуетился и стал доставать Андрея на следующем же уроке.

— Давай пойдем вместе, — настаивал он. — Одному стремно. Скажут, что как ботан сам вызвался. А вдвоем ничего не скажут.

— Да какой из меня англичанин! — возмущался Андрей. — Я и не запомню все это.

— Чепуха, запомнишь. Да и я тебе помогу. Соглашайся, пока она сама не стала набирать — все же к этому и идет.

— Ну и пусть, наверняка выберет самых способных. Да и тебя наверняка выберет, так что можешь не суетиться. И вроде сам не назывался, и поучаствуешь.

— Ты не понимаешь, — завелся Шмель. — Если она сама будет выбирать, то и роли будет раздавать. Достанется какой-нибудь ужас. А так мы выберем себе, что попроще, и окажемся в дамках.

Доводы Шмеля Андрею казались логичными, но все равно, напрягаться ужасно не хотелось.

— Зачем это тебе? — спросил Андрей.

— Хочу хорошую оценку в четверти.

— Ой, да ладно. Она у тебя и так будет. Говори. Я вслепую не пойду.

Шмель задумался и чуть тише произнес:

— Я думаю потом поступать на театральное, — сказал и стал пристально смотреть на Андрея.

А Андрей и сам не знал, как реагировать. С одной стороны — какая разница кто кем хочет быть. А с другой, очень не вязался образ беспринципного, даже злого, Шмеля с миром Мельпомены. Андрей решил не озвучивать ответ, лишь кивнул, словно принимая.

— Так ты согласен? — спросил Шмель.

— Ну, давай попробуем, — неохотно ответил Андрей.

И это